Каких ещё симфоний небывалых
изыскивать, покуда он поёт
в своих благоухающих провалах —
вселенский пантеон больших и малых,
невидимый и видимый народ,
всевластный в жизни,
в смертности неловкий,
и равный бесконечности —
и нет:
и боги,
и фантомы-полукровки,
и женский силуэт на остановке
автобуса,
и детский силуэт —
серебряно-туманный самолётик, —
и домик со светящимся окном
в лощине,
и фонарь на повороте
шоссе —
и безупречный метроном
ежевечерней мороси. И гроты
с мадоннами. И влажные темноты
густых садов за марлей дождевой.
Нестроен хор и тянет вразнобой
мелодию:
но всё же ни одной
неверной ноты.