Мутно на свете без ритма.
И нет у пространства лица,
если в нём тайна не плещется.
Раз уж нам эра не впору,
наши бы обсерватории
старым персидским жрецам.
Наше бы дымное небушко
Анаксагору.
Чтобы ладонью и локтем
раздвинуть обжитый предел
и безызвестное стало казаться знакомым
или хотя бы опознанным. —
Я бы, пожалуй, хотел
стать астрономом,
если бы мальвы мохнатые
звёздами не называл
и не терялся в туманностях
яблонь цветущих,
если бы песен не пел
и дудки в руках не держал.
Знают стрекозы премудрые,
сколько светил
в небе моём запрокинутом.
Сколько грозы
в медленных тучах бурьяна.
Куда упадут
метеориты созревшие с ветви ночной.
Есть ли у августа спутники.
Что там, с другой стороны
чёрной дыры нашей смертности.
С этой-то — что?
Начал я мерить орбиты наземных планет
лёгкой тесёмкой мелодии.
Начал орбиту души
мерить листом подорожника и камышом.
Днём я трудился. А к вечеру дождик пошёл,
числа размыл и исправил мои чертежи.