* * *

Камышинку срежешь
в бухте у кромки берега
где душе тепло и сумеречно глазам —
и всем телом прижмёшься к миру
и неуверенно
засвистишь ему что-то чистое
как он сам.

А его затошнит закорчит
забрызжет плачами
из его пробоин вмятин и полостей
выйдут девочки в ожерельях
из скальпов мальчиков
выйдут матери
с черепами своих детей

и солдаты без черепов.
Из-под ломкой кожицы
всех явлений вечных и мелочных их сует
так и льётся гной
а над ним вырастает
множится
искупительный
никому не заметный свет.

Напитаешься этим светом
во сне и бодрствуя
и с тех пор в тебе
стоязыкий подземный хор
завывать начнёт
голосами рябин искромсанных
голосами собак замученных
и озёр

превращённых в язвы.
И будет просить и требовать
исцелить весь мир —
другое ему малό —
или сгинуть в мире
словно тебя и не было.
Много нас таких
здесь билось да полегло.

Только ты всё равно цвети
незабудка сиюминуточка
погоди скорбеть и сетовать погоди
всё равно лети
ижорская сиза уточка
всё равно гуди
камышинка моя
гуди.