к давним богам ли к родинам ли украденным
к счастью ли ускользающему из глаз
возле воды взывали мои прапрадеды
возле воды приходится и сейчас:
хоть бы и этой, с отсветами желтушными,
с оспинками от падающей листвы,
с плесками сострадательно-равнодушными
словно прикосновение медсестры
с запахами глухими со взглядом сереньким
вместо внезапной ласки по волосам.
милая боль. толкни, как челнок от берега,
слово моё — а дальше уже я сам:
*
слышишь ли ты — хвалу ли мою? молитву ли?
девушка скорби матушка моя Ильматар
прячущая осенние огоньки
за лиловато-сизыми покрывалами
помнишь как ты туманами бинтовала мне
раны как охлаждала мне синяки
влажными лоскутками снежками первыми?
веки твои вечерние пальцы вербные
крохотные на косточках узелки.
дай мне немного ветра. подуй мне с севера
нашей ижорской моросью на виски.
если ты скажешь горю — оно рассыплется
если ты скажешь морю — оно зазыблется
занерестится в Саблинке краснорыбица
пчёлка-малютка на́ небо полетит
бог ей отвесит в баночку с полмизинчика
мёда из привокзального магазинчика.
знаешь ведь: только он меня исцелит.
*
льётся вода старательно и раздумчиво
мимо неё вышагивают полки —
зонтики джинсы кеды айфоны сумочки
призрачные монокли и котелки —
словно на коронации повелителя
поздних подёнок вьющихся над рекой
той что впадает в море откуда плыть бы мне
через пролив а дальше подать рукой
до неглубокой бухты где мне завещаны
пращурами ушедшими без следа
глупых плотвиц карасиков и подлещиков
меж камышей пасущиеся стада.
вместо того наполнив эфир помехами
за променадом вздрагивает гудя
город с его готическими доспехами
с тумбами маслянистыми от дождя
с розовыми песчаниковыми рощами
стрелами и флеронами в белизне
здесь бы другим такие дались сокровища
клады такие высветились — а мне
чашка эспрессо сахар дневного холода
детских надежд скукожившаяся пядь.
сказано же: из Рейна добудет золото
тот кто не побоится любовь предать.
*
помнишь ли ты родная моя не помнишь ли
скрип или стон пославший меня за помощью
видимой или блазнящейся вдали
кто же тебя похитил моя хорошая
кто растоптал спецназовскими подошвами
бусы бруснично-клюквенные твои
кто навалился сзади и изнасиловал
душу твою в монисте её осиновом
кто полосует розгами до кости
спину твою печальную плечи бледные?
вот и пошёл я снова куда неведомо
чтобы тебе из странствия принести
каплю бальзама фляжку настоя горького
вот и крадусь проулками и задворками
по-воровски себя самого стыдясь
словно тебя оставил на откуп ворогу
бросил в паскудно щерящуюся пасть.
пасмурная невнятная тонколистая
мог ли я удержать тебя мог ли вывести
из черноты в белёсую дымку милости
можно ли охранить себя от греха
в гуще времён над язвами и провалами?
что я любил уходит за реку Маналу
что я люблю отрезала Рейн-река.
*
призраки Абендланда на дне на небе ли
всё ворожат а я не заворожён
что мне вставные зубы его фельдфебелей
тусклые фероньерки его княжон
что мне его фамилии и династии
курица гриль на жжёных еретиках
что мне его догматика и схоластика
в мертвенных алхимических тигельках
с берега полусонного полуголого
тронув земную кашицу-размазню
Рейн я возьму немного свинца и олова
в долгий свой путь — но золота не возьму.
заводь возьму с гусятами тонкошеими
но ни монетки ломаной ни гроша.
в качестве оберега от искушения
есть у меня дуделка из камыша
если она заноет — разнепогодится
если она завоет — вода расходится
город потопит в святости и в грязи
дамбы снесёт в соборах посеет панику
но из пучины выйдут ко мне изгнаннику
толпы таких же изгнанных мелюзин.