Срамная жизнь, осмеянная — но
украдкой раздувающая первый,
не кормленный давно,
костёр пещерный, — 

и сам я в ней — несущий волховство
её костра всё дальше по спирали — 
всегда не тут,
всегда не тот, кого

все ждали —  

но неизменно — тот, кого ждала 
какая-нибудь ягода лесная,
какая-нибудь маска расписная,
какая-нибудь тёплая зола,

и этот пёс —
и он прождал меня, 
прождал меня пять тысяч поколений,
на шкуре благородного оленя   
подрёмывая в гроте у огня. 

— Как вышло так, что рыбинам речным, 
зверям косматым, 
зарослям овражным
мы ближе, чем сородичам своим?

— Неважно. 
Непостижно, но не важно. 

Я сам свою же кровь разворошил.
Увёл генеалогию души 
обратно в глушь, к охотничьим ночлегам, 
где бабка-ель подолами шуршит
и братец-пёс на брата-человека
глядит, как равный.


Слышится в тиши 
возня прозрачнокрылого народца.
Горит костёр. И поодаль пасётся 
большой олень под деревом большим.

Categories: Uncategorized