Когда-то я себя самим собой
не звал — но жил и двигался, живой,
и кровь моя успела переплавиться
семь сотен раз, в искрящемся беспамятстве
кружа в воронках карстовых озёр,
отстаиваясь в омутах и старицах,
стекая в недра логовищ и нор,
потёмками кормясь внутриутробными,
отпаивая мятлик и пырей,
густея —
и теперь её корней
не стоит даже пробовать
распутать.
И если поначалу я с испугом
смотрел, как близко родственен вещам,
со мной не сходным, — птичьим перестукам,
обвалу ливня, вылету хруща,
кипению черешни — то с годами
я в чтении земли поднаторел,
и вещи оказались существами
с прозрачной плотью органов и тел,
с разумной речью: сбивчивой, но внятной,
а я меж них — невидимым гигантом,
вместившим всё рождённое и всё
возможное: но маленьким ещё,
не ведающим собственных владений,
лежащим под космическим плащом
на тёплой тьме отеческих коленей.