И не аз, и не веди,
а камешек,
ветка,
ручей.
Золотые слова моего обделённого края
обрели алфавит за века до людских букварей.
Колдовские слова:
всех их помнят,
никто их не знает.
Как зарядят дожди
как возьмётся ольха-егоза
за окошком плясать
как нафуркает листьев к порогу
разбесившийся сиверко —
кровь открывает глаза
и её письмена
выбиваются в мир понемногу.
Предки пишут незримое
перьями утки в воде,
камышинкой по льдине,
капелью по глыбе гранита,
пишут охрой по шкуре,
распяленной между жердей,
а заглавную буквицу —
серым клыком белемнита.
Словно конь-громовик
не знававший узды и подков
бесконечного змея копытами топчет
и низко —
как стрижи перед ливнем —
по мощным плечам валунов —
стреловидными стайками
мчатся сечёные искры.
По прозрачным листам,
разлинованным жизнью самой,
предки пишут незримое:
строчку — заплаканным жёнам,
строчку — путникам хмурым
с распухшей от бедствий сумой,
строчку — тиной болотной,
и девять — сучком обожжённым.
И себя вспоминать —
словно в ступе толочь порошок
из подмёрзшей коры
словно смешивать в туесе плотском
мухомор и ячмень
и черничного сока глоток —
или рыбьего жира,
подводного скользкого воска.
И ни братьям-дядьям,
ни заморским гостям дорогим,
ни бессонным, ни спящим
не хватает любви
подхватить этот пасмурный гимн,
неумолчно-молчащий.