Иногда невместимость своей ужасающей мерой
измеряет тебя.
Иногда через некий разлом
наяву можно видеть, как в сумрачном сердце твоём
вся планета плывёт, с комковатой её
атмосферой,
фиолетово-серой,
прошитой ветвистым огнём,
извергающей дождь и ползучий растительный хаос.
Иногда говоришь, что уже ничего не осталось
настоящего в мире.
И тут же отеческий гром
глухо рыкнет в ответ, сотрясая сырой глинозём
и бороздчатый воздух.
Пряный дух бытия, — увядания, гнили и роста, —
нас врасплох застигает — и плоть напрягается вмиг,
тёмный рёв издавая:
медлительный жертвенный бык
с поволокой в глазах и цветочной гирляндой на шее.
Он идёт к алтарю, из-под пёстрых своих украшений
влажно глядя вперёд, и раскатистый бубен гремит
в такт ударам копыт,
вознося к небосводу молитвы.
Первобытной была, и пребудет вовек первобытной
кровь подземная наша.
Пока мы простое житьё
обустроить не можем — она исполняет своё,
по обряду,
и протяжно мычит, и змеиной шуршит чешуёй,
и гудит, упиваясь могуществом или распадом,
и пролиться спешит — оттого, что ей истинно надо
воплотиться полнее: как плети гигантских лиан,
как тропический пар, как грядущего шторма громада,
как зелёный пустой океан.