«Спать не дают ночами в Платрах соловьи.»
Стыдливый соловей, среди древесных вздохов
лесную свежесть певчую дарящий
телам разъединённым и душе
того, кто знает, что не возвратится.
Слепой напев, в потёмках памяти на ощупь находящий
шаги и жесты — не дерзну сказать объятия —
и бурю горькую разгневанной рабыни.
«Спать не дают ночами в Платрах соловьи.»
Где эти Платры? Кто про этот остров знает?
Я прожил жизнь, слова неслыханные слушая:
то новые места, то новые безумства
людей или богов;
и рок мой, что колеблется
промеж последнего меча в руке Аякса
и Саламина нового,
меня
привёл сюда, на это взморье.
Луна
восстала из пучин, как Афродита,
затмила свет Стрельца; теперь она идёт
за Сердцем Скорпиона — и меняет всё.
В чём правда?
На войне я тоже был стрельцом;
такая мне судьба: я — промахнувшийся.
Сказитель-соловей,
такой же ночью на Протеевом прибрежье
спартанки пленные услышали тебя и затянули плач,
а среди них — кому бы в голову пришло? —
была Елена!
Которую мы годы напролёт разыскивали у реки Скамандра.
Она была там, на краю пустыни:
я прикоснулся к ней, она заговорила,
«Неправда, всё неправда» — восклицая.
«Не поднималась я на судно синебокое.
Я отродясь в могучей Трое не бывала.»
С повязкой тонкой на груди и солнцем в волосах,
и с этим обликом —
улыбки сплошь и тень
на бёдрах на плечах и на коленях;
девичья кожа, и глаза
с большими веками, —
вся там она была, на берегу какой-то дельты.
А в Трое?
В Трое нет — там только призрак.
Так было надобно богам.
И с тенью возлежал Парис, как будто это было
из плоти существо:
а мы рубились десять лет за ту Елену.
Великое пришло в Элладу горе.
Упало столько тел
в морские челюсти и в челюсти земли,
и сколько было душ,
как жито, жерновами перемолото.
И реки грязью полнились кровавой
за взмах льняной, за призрачный туман,
за трепет бабочки и лебединый пух
за одеяние пустое, за Елену.
А брат мой?
Соловей, скажи скажи скажи,
что — бог? И что — не бог? И что — посередине?
«Спать не дают ночами в Платрах соловьи.»
Заплаканная птица,
я на Кипр
волнолобзаемый,
что должен был мне родину напомнить,
приехал, одинокий, с этой сказкой,
когда и вправду это только сказка,
когда и вправду люди вновь не соблазнятся
старинными приманками богов,
когда и вправду
через годы новый Тевкр,
или Аякс, или Приам, или Гекуба,
или безвестный некто, безымянный,
кто тоже видел, как в Скамандре тонут трупы,
не будет снова обречён услышать
глашатаев, пришедших рассказать,
что столько боли, столько жизни
в бездну кануло
за одеяние пустое: за Елену.