Был удушливым штиль.
Но фантазия в нём без труда
воздвигала мираж,
полновластие и полногрудие
обещая спокойствию. Ласковые города
в предвечернем сиянии чудились нам иногда
(или всё же не чудились).

От металла и камня 
расплёсканной кровью не раз
начинало смердеть.
Но какие-то нежные замыслы
наступающий век подготавливал втайне для нас,
нам казалось
(и нет — не казалось нам).

Мир скрипел, проседая. Но розово-белый рассвет
известковой затиркой
залечивал чёрные трещины
и чертил над руинами символы новых побед,
как мерещилось нам (или нет:
не мерещилось).


*

Снаряжали мальчишки
серебряные корабли.

Вили тросы из трав
и вольфрамовой ниткой сшивали
лепестки маргариток.

Потом, на исходе каникул,
марсианские яблоки падали
к их загорелым ногам, —

и в кастрюльках замызганных
тётки варили компот.

И уже начинали
в нехитрый земной обиход
возвращаться слова
с оболочкой из флуоресцентной
голубой темноты:
Змееносец
Пегас
Водолей

приближаясь вплотную,
как было в давнишние годы,
когда летнее небо
медвежьей светящейся мордой
раздвигало тайгу
над стоянками древних людей.

Снаряжали мальчишки 
серебряные корабли. —

— Или добрые маги
на дачных верандах своих
над столом зажигали зелёный ночник первомая,
поправляли очки
и ковали грядущие дни.

— Или было иначе.
Но пахли раскрытые книги
астероидной пылью.
И каждый почувствовать мог
предстоящую эру —
колеблемый ветром венок
на кудрях Береники.

*

Между тем наяву
на ромашковых аэродромах
не стрижи межпланетные стали вставать на крыло,
а железные вороны.

Вместо обещанных нам
городов мельхиоровых только ангары в степи
и плавильные печи где жгут человеческий лом

и котлы и дробилки
и лезвия и шестерни
проектировал разум

и тысячи способов казни
измышлял
чтобы рёбрами трупов расчёсывать гнойную сыпь.

Ядовитые газы и копоть от плоти палёной
поползли по галактике так что могучие Псы
как щенята скулят прижимаясь к ногам Ориона

и полуденный свет прикрывает ладонью глаза.

Впрочем, я ведь и сам
от страдания и от любви
словно дымкой подёрнулся.

Старое солнце в моей
голове первобытной
оделось туманным покровом
чтобы злу не светить
и нечаянно не опалить
незабудки какой-нибудь
или фиалки махровой:

хищноклювое солнце,
которому жалость претит,
саблезубое солнце,
которое огненной лапой
загребало подарки
с кровавых своих пирамид,

стало мягким, как войлок.

И прочие звёзды во мне
потеплели от горечи.

Внутренний мой небосвод,
словно воск, исслезился

от бледно-пунцового зарева
от сигнальных ракет
и от гари сожжённых болот.

*

И неясно, в каких его зарослях птаха поёт
или дождик бормочет,
что после страшнейшего бедствия

жизнь подымется в рост
и из синего кубка хлебнёт
полноты равноденствия.

Одуванчик-звезда
над разбитым бетоном взойдёт

и планета Крыжовник
в садовых потёмках засветится
из-под влажных ресниц.

После нового царства
надсмотрщиков и колесниц
плотоядных мотыг и комбайнов зубастых
будет древнее царство

беззаботных детей и собак и тритонов речных
и люпина небесного.

Вот и все
космогония с эсхатологией,
две стороны
одного неизвестного.

Встрепенётся весна и на лучших полянах земли
обелиски воздвигнет
героям своим
неоплаканным.

И построят мальчишки серебряные корабли
на цветных стапелях,
оплетаемых дикими злаками,

ежевикой двужильной
и цепкими ящерками.

Здесь, не здесь ли? — Не знаю. Но вместо гербов и знамён
будут сны и соцветия.

Возвратится в святилища
наш золотой пантеон,
автохтонный в бессмертии —

и двенадцатисложный, как движущий нас зодиак
на арене опаловой.

Это больше надежды. На свете бывает и так,
что надежда подводит.

Но солнце ещё
не обманывало.

Categories: Uncategorized