1
Там, у истоков жизни, шумел потоп —
и отступил, оставив после себя
высохший обессмертившийся планктон.
Солнце скалу расчерчивало копьём,
ливни ваяли статуи из скалы.
Здесь на закате дряблое небо пьёт
чай из полыни с мрамором кусковым.
Там, у истоков слова, дудел рожок,
гнался за южным ветром едва дыша,
изнемогал и к вечеру изнемог:
только пыльца осталась. И вдоль дорог
запах сырой осоки и камыша.
Там, у истоков дня, из пяти стихий
тесто месил горшечник. Лепил кувшин
с грудкой зарянки,
с горлышком голубка.
Здесь я нашёл осколок и положил
в тот же карман потёртого пиджака,
где я ношу таблетки “от головы”.
Там, у истоков жизни, всегда тоска —
горше, чем в детской спальне, когда в неё
взрослым заходишь. Там, у корней травы,
кто-то ещё нас помнит, ещё нас ждёт —
скорбно и безрассудно, почти как ждут
вышедших из квартиры на пять минут
(“папа, я за мороженым в магазин”)
и без следа исчезнувших.
Здесь, вблизи.
Здесь, на разломе эры, среди руин.
2
Здесь, на разломах камня, цветы цветут
вещие, но и призрачные — как сон.
Вымокший мох и перепечённый туф,
словно титаны, дремлют у наших стоп.
Время приходит с чёрных кабаньих троп,
тычется в ставни, фыркая и сопя.
Там, у истоков жизни, шумит потоп:
там, позади и там, впереди тебя.
Здесь колыбельки высечены в скале
старческие и детские. Здесь туман
ляжет на колоколенку и лежит,
будто кудель на прялке. И лисий след
ловко пересекает следы машин.
Здесь, на разломах камня, ещё не тьма.
В дни затяжного ливня уют лесной
ластится к нам снаружи и изнутри.
Встань и гляди, как плещутся фонари,
как пузырятся лужи на мостовой.
Xмуро в низинах и на холмах мутно.
Здесь, на исходе эры, среди руин
нет, Левконоя, правды. Но есть вино.
Сколько за три бутылки? — Один флорин.
Лунной монеткой, лилией голубой
платишь за хмель и всматриваешься в дождь:
видишь иных и делаешься собой,
видишь цветы на склонах и сам цветёшь, —
как до тебя другие цвели, пока
пепельные тяжёлые облака
шли на захват их арок и галерей,
волны цунами ждали у их оград,
варвары гоготали у их дверей.
Схлынул потоп, разрушив и разметав
их алтари. И влажная белизна
благоухала от лепестков и трав.
Там, у истоков жизни, всегда весна.
3
Там, у истоков памяти, пьяный фавн
выл на луну, катался в густой росе.
Здесь я вчера зашёл в его старый храм
между грунтовкой, пастбищем и шоссе.
Под колоннадой — возле корней олив —
что-то звенело. Кто-то свистел в ответ.
Кровли домов, толпящиеся вдали,
выглядели незыблемыми, как свет.
Здесь, на исходе эры, шумит потоп,
топит суда, бушует на берегу.
Каменными присосками городок
намертво прикрепился к материку,
словно к опоре пирса — морской полип.
Что отомрёт, завянет, переболит,
что там раскиснет в кашицу под дождём —
спрашивай, Левконоя, но не меня.
Многажды Рим сгорал и ещё сгорит;
горы ушли под воду, и мы уйдём.
Там, у истоков жизни, гудит дуда,
струнки бренчат. Кто слышал их, тот несёт
через потоп и дальше невесть куда
сердце своё упрямое.
вот и всё.