Пока я собирался рассказать
о том, как зной разросшегося года
прозрачных яблок, тёрна и смороды
на гибкие лозинки нанизал,
моя земля примешивала к мёду
морскую соль и пижмовую горечь,
щепотками отмеренные, чтобы
нельзя было пресытиться — а впрочем,
и попросту насытиться нельзя.
Но стоит их попробовать на вкус —
увидишь, как пируют вместе с нами,
за скатертью накрытой восседая,
и тот, кто свет,
и тот, кто океан,
и та, кто жизнь,
и сколько там родни, —
внучат, невесток, шуринов, зятьёв, —
и как бокалы им передают
отец громов и матушка седая,
которые воздвигли этот дом
и домом стали сами.
В скромнейшем их светильнике всегда
по-жеребячьи взбрыкивает пламя;
в темнейших закоулках их садов,
куда луне и солнцу несподручно
захаживать, — и в них по вечерам
летучие фонарики мерцают,
и столько единения в семье,
что птицы с золотистой чешуёй
порхают над подводными лугами,
лишайники и чага облепляют
бушприты затонувших бригантин,
и бродят в галактической тайге
созвездия с медвежьими глазами.
В каком веку
какие предки мне
по слогу этот миф пересказали,
каким потоком вынесло из недр
кровинку памяти — и как она рождает
внезапные мелодию и метр,
меня соотносящие со всем,
что есть и будет,
явственным и тайным,
идущим изнутри или извне, —
не знаю.
Ничего-то я не знаю.
Но тем надёжней верую в одно:
что ты благословляешь, божество,
нас всех —
и даже тех, кто пренебрёг
сегодняшним полуднем переспелым,
кто сделал всё, что мог,
и больше сделал,
чтобы не стоить взгляда твоего.
Покуда из ячеек шестигранных
по капельке сочится Эмпирей,
ростки переживают истуканов,
и бабочки — безумие царей;
наш мир, не допускающий пустот, —
он всё переживёт,
и даже время:
не зря же истерзавшаяся Рея
обёртывала камень пеленой,
и Лучник ослепительной стрелой
не зря пронзал чудовищного змея:
здесь даже пустоцвет напрасно не цветёт
и даже уголёк бессмысленно не тлеет.
—
Родня беседует за праздничным вином;
от рюмок пахнет летними стогами.
Ребёнок, что играет под столом,
катающий машинки под ногами
у тех, которые воздвигли этот дом, —
немногое пока что понимает.
Но братья позаботились о нём.
Любовь себя саму перерастает.
И сами мы себя переживём.