Первый мой Рим начинался
на набережной:
там я Тибулла с Горацием
видел порой,
здесь мне мерещились храмы незыблемые
светлоколонные рощи чащобы оливко-
вые
и в перламутровом зареве
в плотном строю
двигались маршем фигуры, включая мою.
Между Фурштатской и Кирочной
ветер свистел;
всё получается
так, как хотел я.
Как не хотел.
Дождь,
бесконечная рукопись,
мутной истории шквал:
всё как я чуял —
как я учуял, когда познавал
мостики петродворцовские,
липы таврические,
слушая ноты подземные
и героичес-
кие
детским умишком воинственным,
жаждущим копий и стрел.
Эра взревела неистово —
так, как хотел я.
— Как не хотел.
Выросло к месту и вовремя
всё, что я понял тогда.
То ли седьмая симфония, то ли двойная дуда
вышла и встала на кровельке розовых скал:
на невысоком обрыве,
где я фехтовал
воображаемой шпагой с врагом не вполне
вообразимым —
и в самой густой вышине
видел, как мне улыбалось губами израненными
хмурое небо с атлантами камен-
ными
вместо несущих конструкций. —
Гранитными пальцами в срок
выломан был из меня заржавелый колок
нывший то с лязгом то с провизгом
как обустроиться
мог бы я
— как я не мог.
Кто посвятил меня в рыцари
доблести или тоски? —
Страшно и странно смотреть,
как их памят-
ники
век размывает
до состояния клякс.
Груды камней на развалинах
гложет
imber edax
и аквилон леденящими шпорами
гонит водную взвесь.
Нет больше статуй на форуме.
Хижина есть
с крышей соломенной,
с ложем на волчьем пуху.
Рим, возвратившийся к Ромулу
на берегу
речки с косматыми плавнями —
Тибр это или Нева —
Рим-перевёртыш
под кровом заглавного
М — или А,
если на вечной латыни — и дальше, за чёрным плющом
дачным, насилу прижившимся, —
может быть, дальше ещё,
за размозжёнными вдребезги
глыбами стен и опор —
гордое медное exegi
наперекор
всевымиранию памяти.
Горький удел.
Как не хотел я принять его.
Как не хотел.