Это зыбкое,
что заполняет теснины простором,
что прижато к груди
и от разума отдалено,
это лёгонькое
и на слух невместимо-простое —
кто бы знал, сколько стоит
оно.
То, что помнит свой лад,
то, что песнями делает песни,
ниспадает оттуда, где ветер летит
верховой,
а под почвой внизу
красноватыми струйками плещет
то, что делает вещи
собой.
Будь то каменный треск
или чавканье алчных растений,
пересвисты листвы
или сдавленный шёпот корней —
за мелодии мира берут непомерную пеню
те, которые мира
древней, —
а другие, которые миру ровесники,
видят
и богатства дают,
и такие богатства дают,
что всю землю они
наряжают в алмазные нити
и до вставшей в зените
весенней звезды достают.
Зарождается речь
в первобытном густом полусвете,
пожирает себя и сама превращается в свет,
и нельзя говорить,
что никто на неё не ответил,
даже если никто
не признался, что слышал ответ.